«Обаятельно-заманчива была наша боевая жизнь, а войсковое положение, даровавшее равные права нашему сословию со всеми подданными империи, вместе с тем разрешало, уже без особого высочайшего повеления, зачисляться, каждому без изъятия, в наше войско, дав только обязательную подписку за себя и потомство принадлежать сословию. Это вызвало к нам не одного охотника. В числе их сенатский регистратор Игнатьев поступил в нашу бригаду казаком (сенатский регистратор — гражданский чин 13-го ранга Табели о рангах Российской империи (из 14-ти), соответствовал подпоручику пехоты — ИО). Как теперь помню; — я был в бригадном штабе в своей канцелярии. Старший бригадный писарь, урядник Гусев, доложил мне, что прибыл явиться «дворянин-казак из московских», т.е. не из своих, а на московских смотрели казаки вообще как-то недружелюбно, пока не убеждались, что «не свой» перерождался в истого казака, и тогда уже, как со своим пересозданием, они делались друзьями на жизнь и смерть. Велел я позвать неофита-казака. Мне представилась личность лет 23 или 24-х, в странном каком-то балахоне, в роде шинели; когда я спросил его, что на нем за костюм, он откровенно сказал: «я решительно ничего не имею, кроме желания быть хорошим казаком, а бедность не порок». Этот ответ и вообще симпатичная личность Игнатьева заинтересовали меня. Справясь с его документами, я узнал, что он из студентов 3-го курса камерального факультета, и попросил командира бригады оставить его при мне. Выдали Игнатьеву небольшую сумму для водворения я подарил ему коня и оружие, и он живя у меня, стал моей правой рукой. Каждый день, с 10 до 12 часов, если не было тревоги, Игнатьев охотно ходил с учебной командой стрелять и учиться владеть конем и шашкой, чего строго требовал наш неоцененный В-в. Такой личности нетрудно было усвоить все приемы ловкого казака. За первое дело в разъезде, в который Игнатьев был назначен за уряд-урядника, его произвели в урядники, а за отличие в набеге и за молодецкое разбитие партии, вдвое превосходнейшей численностью, также на разъезде, Игнатьев удостоен был знака ордена св. Георгия и назначен старшим урядником 4-й владимирской сотни, 2-го конного полка» (Шпаковский А. Записки старого казака // Военный сборник, № 11. 1871).
Следует добавить, что чуть позже за отличное командование при отражении неожиданного нападения большой парии горцев на станицу Владимирскую (горцами, кстати, руководил беглый казак урядник Колосов), урядник Игнатьев был произведен в хорунжии, а его сотня, с которой он участвовал в бою, получила 4 Георгиевских креста и 2 медали «За храбрость». Кстати, Игнатьев показал не только умение командовать отрядом в сложной боевой обстановке, но и отличные индивидуальные боевые навыки: по словам А. Шпаковского, Колосов, «отличный наездник, два раза налетал на Игнатьева в одиночку и последний раз ранил его легко шашкой» (Шпаковский А.).
Да в общем-то и сам Аполлон Шпаковский, прослуживший почти 20 лет в рядах Кавказского линейного казачьего войска, не был «природным» казаком, зачислен был в войско по Высочайшему повелению вместе с потомством, а военную службу вообще начал гардемарином. И о своем «оказачивании» пишет довольно просто: «Начав службу урядником, мне пришлось ознакомиться не поверхностно, а вполне с жизнью и бытом линейного казака. Пришлось волей-неволей примениться к новым порядкам и освоиться со строем общественной войсковой жизни; одним словом, пришлось быть вполне казаком. При поступлении на службу мне было 18-19 лет, а в этом возрасте человек без большого труда переменяет ту обстановку, в которой он рос и воспитывался, на совершенно новую и более суровую; поэтому мне не было особенно трудно из гардемарина превратиться в гусарского юнкера, и затем в истого казака» (Шпаковский А. Записки старого казака // Военный сборник, №7. 1870). При этом следует отметить, что за годы службы на Линии А. Шпаковский выполнял самые разнообразные обязанности: «Много привелось мне в этот период времени видеть, испытать и перенести на Кавказе в боевой, тогда тяжелой и тревожной, службе, переходя со своим взводом из одного отряда в другой, то в большой и в малой Кабарде, то в обеих Чечнях, на лезгинской линии, или в северном и в южном Дагестане, наконец на правом фланге, за Кубанью, на передовой лабинской линии. Во 2-й войсковой бригаде, в которой я водворился на жительство, мне пришлось нести должности то станичного атамана, то командира сотен, конно-ракетных команд и пластунов; был я и воинским начальником, и заседателем полкового правления; всего же долее находился в должности адъютанта управлений начальника лабинской линии и командира 2-й бригады Кавказского линейного казачьего войска» (А. Шпаковский).
Как видим, в те времена, когда казаки действительно защищали границы России и осваивали новые земли, они были куда менее привередливы в отношении неофитов, чем нынешние их «потомки». Да и стать настоящим казаком было в общем-то несложно во все времена, кроме нынешних. Достаточно было доказать свое умение и желание отважно и грамотно воевать, и «дворянин-казак из московских» становился «истым казаком» и «другом на жизнь и смерть». Как представляется, есть повод задуматься сегодняшним «потомственным», «природным» и прочим «настоящим» казакам: а смогли бы они стать казаками среди казаков первой половины XIX века?
О линейцах, лучших казаках XIX в. на Кавказе, можно прочитать здесь.